Укрывшись пледом и поставив на стол две чашки горячего зеленого чая, Владислав нежно обнял за плечи свою поседевшую, но такую юную душой мать.
Время было весеннее. Приближался долгожданный и любимый всеми праздник — 9 мая, День Победы. В такой праздник обычно собираются во дворе все соседи и вспоминают своих родственников, тех, кто приближал победу, кто ценой жизни остался навечно на полях сражений, чья жизнь осталась в прошлом, и кто уже никогда не увидит этот мир. Но нужно жить дальше…
Владислав знал, что, как только заходил разговор о войне, мать сильно расстраивалась, становилась молчаливой и замкнутой, никогда не рассказывала ничего, вернее, не любила вспоминать. И он лишний раз не напоминал ей о прошлом, не хотел вновь ранить ее сердце.
Все вокруг радовались предстоящему празднику. Возможно, соответственное настроение накатило на Владислава какую-то волну. Ему почему-то захотелось, чтобы мать поведала что-нибудь о прошлом: «Расскажи, мамулечка, что-нибудь о войне. Я хочу знать, ведь думаю, такое не забыть никогда. Знаю, ты этого не любишь. И знаешь, мам, мне кажется, что тебя постоянно что-то угнетает. Так хочется тебе помочь сбросить с сердца тяжёлый груз. Иногда мне хочется хоть как-то тебя утешить. А иногда я думаю, как мне не хватает ладони, чтобы крепче тебя обнять, погладить твою седую голову, вытереть слёзы. Я, в принципе, привык так жить и считаю себя полноценным. Но что произошло на самом деле с моей рукой? Всегда отсутствовало желание спросить, было не столь важно».
Антонина Степановна, практически парализованная, вдруг с особой нежностью посмотрела на давно уже повзрослевшего сына, расплакалась и взволнованным охрипшим голосом сказала: «Ты действительно хочешь узнать всё, что происходило в те зловещие и страшные дни? Мне так тяжело возвращаться в то время! Но, наверное, придётся рассказать обо всём, я тебя понимаю… Я расскажу тебе одну историю. Это произошло 26 сентября 1941 года на берегу Днепра. Шли ожесточённые бои, немцы оккупировали наш город и тех, кто не успел выехать в тыл к нашим. Все погрузились в панику, страх и отчаяние одолевали всех и каждого. Оккупанты ввели комендантский час, много людей умирали от недоедания и истощения. Наши наступали, а немцы защищали город до последней капли крови — такой был приказ их командования. Мне было тогда всего 16 лет, я была совсем девчонкой. Но время распорядилось по-своему, в своей жизни я уже повидала много горя, смертей и крови. До сих пор у меня стоит перед глазами картина того ужасного утра. Я возвращалась с ночной смены (работала в госпитале, ведь надо было жить и кормить своего младшего брата и больную маму). В воздухе царило какое-то страшное спокойствие — такое бывает перед грозой. Навстречу мне шла молодая женщина в немецкой форме и катила в коляске ребёнка. Неожиданно в небе появилось два наших самолёта. Женщина вдруг подняла голову к небу и закричала. Прямо на неё летел снаряд. Я помню, что это длилось какую-то долю секунды. Потоком взрывной волны меня отбросило на значительное расстояние. Через некоторое время я с ужасом попыталась раскрыть глаза. Надо мной висело облако пыли, и снова тишина… Затаив дыхание, я медленно поднялась и пошла в сторону взрыва. Моему взору предстала страшная картина: раскинув в стороны руки, лежала убитая женщина, а рядом — маленький комочек, который плакал…»
…У Владислава по щекам текли слезы, а мать тихо продолжала: «Я подошла ближе. У ребёнка не было… кисти левой руки. Я схватила его на руки, крепко прижала к груди — и, даже не зная, живой он или мёртвый, помчалась в госпиталь. Пока я бежала, ощущала биение его сердечка. Но в какой-то момент мне показалось, что он перестал дышать. Я в бреду вбежала в госпиталь и поспешила в хирургическое отделение. Доктор мгновенно выхватил ребёнка из моих рук. «Готовим операционную!» — скомандовал он. «Как эта крошка выживет без матери?!», — подумала я… Мне было страшно за жизнь малыша. Я опустилась на колени и начала молиться. Я молилась за всех женщин с детьми, независимо от того, какой они нации и веры. Каждую секунду я повторяла: «Пусть будет проклята эта война! Война, которая приносит столько горя, боли и слёз, кровь и смерть!». Из операционной вышел врач-хирург: «Мальчик будет жить!» — сказал он. В течение месяца я ухаживала за маленьким. А потом, когда он поправился, забрала домой…»
Какое-то мгновение в комнате воцарила гробовая тишина. Глотнув порцию свежего воздуха, Владислав, словно опомнился. «Мама, неужели это был я?» — догадался он.
«Да», — не сдерживая своих слёз, закивала как-то боязно головой Антонина Степановна. Она вдруг стала что-то искать в своих блокнотах, которые никому не разрешала трогать, а потом дрожащими руками передала Владиславу старую фотографию. На ней была молодая, белокурая женщина с очень красивыми глазами. Владислав посмотрел в зеркало напротив и увидел точную копию того взгляда на фотографии. И теперь он понял, почему мать всю его сознательную жизнь 26 сентября накрывала праздничный стол, не говоря, по какому поводу. Но как она смогла столько лет не промолвить ни единого слова о том, что это второй день его рождения, хоть и не родного, но её сына! И она полюбила его, как родного. Всю жизнь так и прожила одна, так и не вышла замуж. Всю себя посвятила только ему, Владиславу.
Антонина Степановна ждала развязки… и наивысшего момента в решении сына.
Владислав подошел к матери, обнял её за плечи, поцеловал в щёку и со слезами на глазах промолвил:
«Родная, милая моя мамочка, единственная и любимая! Спасибо тебе за жизнь! Я никогда этого не забуду!»
Александр Руденко, пос. Великая Писаревка, Сумская обл.